В этой простой но драматичной истории прослеживается почти все, о чем мы говорили в этом вводном курсе. Здесь и "обучение" в процессе воспитания, и "чувственная норма" и нелюбовь к себе. И о том, как долго развиваются эти родовые процессы, и как их все же можно разорвать своей волей и осознанием.

"Эта история началась в прошлом столетии революционного 1917 года, когда в холодном феврале родилась хорошенькая белокурая девочка. Счастливые родители назвали дочку Ниной.

Пройдет 91 год, и в не менее холодном январе 2008 года родится еще одна хорошенькая белокурая девочка, которую счастливые родители назовут Варварой. Кольцо замкнется.

История простая, как пять копеек. Кто из нас не попадал в замкнутое кольцо бесконечно повторяющихся ошибок, которые передаются по наследству бережно и любовно, не зависимо от того, пахнут ли они чисто выстиранными одеждами или от них разит кровью и блевотиной.

Может, Нина и не была первой, а лишь всосала с молоком матери дар предков, но этого не узнать. Зато точно известно, что Нина выросла в красавицу с длинными косами по тогдашней моде, крепкой грудью, сильными бедрами и лучистыми глазами. Замуж ее забрали сразу. Мужа Митю Нина любила. И жили, рассказывают, они хорошо, пока не началась война.

Митя воевать не ушел, но когда немцы оккупировали Украину, пошел к ним полицаем. Советскую власть не любил. Воевать не хотел – жить хотел. Детей и жену кормить надо было. Все совпало.

Дослужился до начальника полиции, пока власть снова не сменилась и вместо ожидаемого блестящего будущего под флагом со свастикой, получил Митя петлю под красными знаменами. Партизаны повесили его буднично и мимоходом, а беременная Нина в один день потеряла и мужа, и сына родила раньше времени мертвым. Говорят, она тогда состарилась сразу. Звонкий голос куда-то под землю ушел, и потом она до самой старости говорила глухо, как через намотанный на рот платок.

Красавицей, видно осталась. Потому что жену предателя с двумя детьми замуж звали, как на работу ходили, за что не любили в деревне Нину стареющие без мужского тела подруги.

А Нина любила мужа. Не скрываясь, ухаживала за его могилой. Но мама ее – звали Гашей – дочь пилила: двое детей, есть нечего, замуж надо.

«Я твоего отца тоже не больно любила, но ничего», - говорила Гаша Нине, - «Стерпится - слюбится».

Иосиф был на 18 лет моложе, дом имел большой и хозяйство. Пошла Нина замуж. За хату и корову. А с Иосифом у нее не стерпелось и не слюбилось. Фамилию его даже не взяла – всю жизнь оставалась Митиной.

Иосифу не повезло, говорили в деревне. И уйти он не мог – страшная, темная любовь к Нине держала крепче печати в паспорте. И оставаться не мог – не менее страшная и не менее темная любовь Нины к Мите отняла у него жену. Поэтому Иосиф пил. Пил и бил жену. Пил и бил детей. Пил и стрелял по коровам из ружья. Ничего оригинального.

Нина тоже не оригинальничала: старалась «выкинуть» детей Иосифа, да два раза не получилось. Первому повезло больше – он родился мальчиком, и назвала его Нина Сашкой, как того, похороненного рядом с мужем сына. И фамилию ему дала – Митину. Но это уже совсем не про то история.

Второй родилась девочка. Пока Света взрослела и росла, часто ей мама рассказывала, как носила мешки с углем, как в холодный прорубь прыгала, лишь бы ее не родить, ан нет – живучая девочка попалась – вцепилась за мамкино сердце и выгрызла себе жизнь.А раз так, живи, Светка. И положила Нина дочь в люльку, а рядом примостила туго упакованный и крепко завязанный дар предков – материнскую нелюбовь.

23 года назад одна женщина по имени Нина приняла решение не любить свою дочь – и воспитала ее в нелюбви. Света выросла, и тоже решила – не любить. Она вряд ли об этом думала, когда уже свою дочку забирала из больницы, но подарок от предков захватила с собой – и умостила его рядом с дочкой в деревянную кроватку.

О том, что Света толстая и некрасивая, мама ей сообщила, как только дочка научилась ходить. И Света маме поверила. Потому, когда выросла, не замечала ни своей тонкой талии, ни стройных сильных ног, ни красивых белокурых волос. Вечные диеты, скромные одежды для «некрасивых», хорошая учеба и общественная деятельность, чтобы хоть как-то быть хорошей. Чтобы хоть как-то быть.

Свете исполнилось 15 лет, когда она сбежала из дома. Украла паспорт, села в поезд и уехала настолько далеко, насколько могла – в другой город подальше от села. Но, видно, не настолько далеко. Потому через год она снова села на поезд и снова поехала, но уже не просто в другой город, на другой конец огромной страны к полярным ночам и постоянному холоду.

Правда, «толстую» и «некрасивую» она увезла с собой. Это наследие она будет перевозить из города в город, из дома в дом, от одного мужчине к другому, пока, наконец, не растеряет по дороге длинные волосы. Пока не станет той, какой когда-то увидела ее мама: наконец-то толстой и некрасивой. Хотя, это случиться позже.

А тогда, в холодном городе Архангельске Света влюбилась. Сильно-сильно. В первый раз. В мальчика по имени Дмитрий. Все называли его просто – Митя.

Митя любил Свету и очень сильно любил свою маму.

Света сильно любила Митю.

Митина мама совсем-совсем не любила Свету.

Свете ничего «не светило».

Потом, когда будет подрастать Светына дочка, она будет ей рассказывать, как сильно любила того далекого архангельского мальчика, и как ждала его в аэропорту, а он не приехал, и как ждала его потом, в родном городе, и как устала ждать, а потому…

Потому Света согласилась выйти замуж. Парня звали Слава. Он был красивым, сильным, веселым и упорным. Он полюбил, и твердо верил, что и она его полюбит – как же такого, как он не полюбить.

«Мама, ты папу любила, когда замуж за него выходила?»

«Любила? А что такое любовь? Любила, наверное… Наверное, да…»

Наверное, да. Много «наверное» и совсем мало «да».

Сначала Слава старался. И Света старалась. Только старанию и нелюбви оказалось тесно рядом друг с другом. Света была хорошей женой, а Славе хотелось любви. Слава был хорошим мужем, но Свете хотелось Митю. Когда и кто устал первым?

Слава не стал оригинальничать. Он стал пить, бить жену, изменять. Выколачивал нелюбовь нелюбовью.

И Света не оригинальничала. Она терпела. Она решила родить ребенка, чтобы скрепить семью. Правда, она сама не понимала, почему не может придумать имени для ребенка. И никогда потом не могла объяснить, зачем на восьмом месяце беременности решила поносить мешки с углем. Носила так долго, что начались преждевременные роды.

«Не выживет», сказали Свете про дочь.

Но девочка живучей попалась. Вцепилась в искусственные трубки инкубатора и стала дышать.

Ну, а раз так получилось, тогда живи, девочка без имени.

Имя своей дочери Света дала через 9 месяцев после ее рождения. Сосед зашел в гости и удивился, чего это ребенок без имени?

«Назовите ее Оксаной. Хорошее имя», - сказал чужой дядя Свете.

«Ладно», согласилась Света.Так я стала Оксаной.


Что можно назвать нелюбовью? Может, то, что чужой дядя, который дал мне имя, целый год сексуально мучил меня, а мама этого не замечала? Мне было год, а когда я сказала маме, что происходит – два. Насилие прекратилось.

А можно ли назвать нелюбовью то, что меня не пожалели, что сделали вид, будто ничего не было и ничего страшного не произошло. Глаза мамины, когда все вспомнилось, забыть тяжело: пустые от шока, отторгающие от отвращения. Мне маленькой было все равно, почему она так смотрела, и почему потом себя так вела – я считала ее поведение, как отвержение.

А можно ли назвать нелюбовью крики «сука, свинья, скотина, маму совсем не жалеешь, зачем села в машину, где сидел отец со свей шлюхой» - мне было лет шесть. Слово «шлюха» я тогда не поняла. Или критический взгляд на 11-летнюю девочку с коротким комментарием: «Что-то ты жирная, как корова».

Много всего можно назвать «нелюбовью». Одно я точно помню, как когда-то мама, так и я стала смотреть на себя в зеркало и видеть толстую, уродливую никчемность. Как когда-то она, так и я не видела ни красоты своей, ни чистоты, ни неповторимости. А если ты сам себя оцениваешь, как грязную половую тряпку, то и другие видят тебя так же. Это факт.

И, как когда-то моя бабушка, а потом и мама, у меня случилась первая любовь. Сильная. Его, правда, звали не Митя. Но тоже не сложилось. И тоже забывалось долго и болезненно. И тоже, как когда-то маму и бабушку, меня полюбил другой человек – так же сильно, как любила свою первую любовь я.

Но тут, я точно знаю, кольцо затрещало. Не в первый раз, но ощутимо. Потому что я не вышла замуж за нелюбимого. Пока я не поняла, что люблю настолько, чтобы выйти замуж, мы не женились. Пока я не поняла, что люблю мужчину настолько, чтобы родить с ним ребенка, я не беременела. И только через год после рождения ребенка я поняла, что люблю его настолько, чтобы жить с ним жизнь. Кольцо затрещало. Но пока держалось.

Я очень хотела забеременеть. В пятницу я была счастлива, когда узнала о ребенке. Субботу и воскресение я прорыдала в истерике, я кричала, что во мне живет что-то чужое и оно мне не нужно. Два дня рыдала. И я точно знаю, что кроме моих страхов перед большими переменами, во мне плакало кольцо. Плакали мама и бабушка, которые не хотели рожать детей от нелюбимых.

А в понедельник мне сказали, что у меня замерзшая беременность и что ребенка у меня – не будет. Приходите через неделю, сделаем еще одно узи и тогда на чистку – сказали мне. И кольцо еще раз затрещало. Потому что ушло все неглавное, а осталось только одно – я люблю своего ребенка и хочу, чтобы он родился и никуда из меня не уходил.

До следующего понедельника я прожила очень тяжело, я ходила и круглосуточно разговаривала со своим животом, просила у него прощения и просила остаться со мной. И ровно через неделю – мне сказали, что сердце плода бьется. А 14 августа на очень ранних сроках беременности в мой день рождение мне сказали, что у меня будет дочь. Кольцо уже вибрировало со страшной силой. Вот-вот, и оно разорвется.

А потом мне положили Варю на живот, я заплакала и сказала: «Привет, Варя. Ты такая красивая».

Но кольцо меня держало еще год.

В тот день я шлепнула Варю по попе. Легонько так, но в наказание – с четким ощущением, что я это делаю, как наказание. Она заплакала, сильно заплакала и побежала ко мне же искать утешение от меня же. Я вспомнила откуда-то и чье-то «я руку, бьющую меня, целую». Мне было плохо целый день. Пока не пришел муж домой и я не разрыдалась – потому что то, что я ударила маленькую девочку, свою дочку, причинило мне много боли.

Я твердо верю, что я – больше, чем насилие совершенное надо мной, я больше, чем воспитание моих родителей надо мной. И я твердо верю, что человек – это выбор, который он делает.

В тот день кольцо разорвалось, я точно это знаю: это же было мое кольцо. Тогда, когда я сказала самой себе – я не буду бить своего ребенка – оно разорвалось. Я выбрала любить.

Оказалось позже, что путь, который я выбрала, гораздо тяжелее. Воспитывать, наказывать, судить, осуждать, не замечать, кричать – гораздо легче. И очень трудно избавляться от иллюзии власти над своим ребенком. Но ничего, я справляюсь.

А когда меня начинает мучить вина, я вспоминаю слова чудесной женщины и хорошего профессионала Каринэ, которая говорит: «Все, что вы можете сделать для своего ребенка – это меняться сами. И, конечно, вы наделаете ошибок. И тогда в свое время ваши дети пойдут уже к своим терапевтам. Но у них будет гораздо больше, чем было у вас – у них будут сознательные мамы, которые выбрали любить. А от ошибок никто не застрахован».

Чтобы это кольцо разорвалось – потребовалось 92 года и три разных жизни.

Для вечности – это ничто."


Источник.